Это опция возвращает прежний вид Главной страницы Евгений Кудряц: Интервью со знаменитыми людьми , разворачивая свернутые и закрытые рубрики и блоки.

Восстановить Евгений Кудряц: Интервью со знаменитыми людьми Главную.

ИРИНА СТЕКОЛ: «МНЕ БЫ ХОТЕЛОСЬ, ЧТОБЫ ИЗАР ТЕК МОЛОКОМ И МЕДОМ!»

Многие читатели «РГ/РБ» полюбили рубрику «Жизнь сквозь Стекол», но ее автор для многочисленной аудитории по-прежнему загадочная личность. Чтобы, наконец, восполнить этот пробел, наш корреспондент попросил Ирину Стекол ответить на вопросы, касающиеся, в основном, ее биографии, а также современного литературного процесса.

– Ирина, в какой семье вы родились?

– В замечательной. У меня, не как у Жириновского, «мама русская, а папа – юрист», а оба были юристы. Меня очень любили. Детей же надо любить – только тогда из них вырастают настоящие разбойники. И теперь я понимаю, что с маминой стороны это был настоящий подвиг, потому что ребенком я была... непростым, скажем мягко. Нет, я отлично училась, сангигиенические навыки были привиты, и все такое, но я с четырех лет читала взрослые книги и жила по высоким литературным образцам – и я бы такую дочку врагу не пожелала. С мамой мне дико повезло, что и говорить.

– Кто для вас был первым Учителем?

is– Такого не было. Зато сейчас есть: Борис Хазанов – Геннадий Моисеевич Файбусович. Замечательный писатель, редкостный умница и потрясающий человек. Когда-то, двадцать лет назад, я мечтала приехать в Мюнхен и с ним познакомиться, ну хоть один раз увидеться. Мне и тут повезло. Теперь вот радуюсь каждый день. Он для меня – непререкаемый авторитет и последняя литературная инстанция, если он скажет: «Ира, это вот не годится» – стало быть, это и не годится, и я это вычеркну или все перепишу, и потом только буду думать – почему. У него двестипроцентный вкус и понимание текста, и ошибиться он не может. Не говоря уже о том, что с ним просто разговаривать – огромное удовольствие, одна его эрудиция – это, по нашим временам, раритетная ценность. Такого Учителя иметь – счастье, и я его бесконечно ценю.

– Вы окончили МГИАИ (Московский государственный историко-архивный институт). Чем был обусловлен ваш выбор?

– Это не был выбор. Это был просто единственный гуманитарный вуз в Москве, кроме педагогических, куда принимали евреев. Я-то хотела бы в МГУ, на филфак или журналистику, но без блата это было совершенно нереально. Наверное, надо было идти на филфак в МГПИ, но я тогда чуралась педагогики. Кстати, зря. Потом, много лет спустя, я в течение нескольких лет работала с «трудными детьми», и это было необычайно интересно. МГИАИ был прекрасный институт – да только не для меня. Кое-что он мне все-таки в мозг внедрил: там был прекрасный преподавательский состав, очень высокий уровень преподавания, но история – не филология, которая мне на самом деле была необходима. Потом пришлось, что возможно, добирать самой. А история зато пригодилась и пригождается, так сказать, «в жизни» – какое-то понимание исторического процесса мне все же вложили в голову. От архивной же выучки у меня осталось лишь благоговейное отношение к документам: я вообще ни одной бумажки выбросить не в состоянии.

– Вы живете в Германии с 1991 года. Все прекрасно помнят смуту начала девяностых годов, поэтому причины начавшейся в то время эмиграции очевидны. Однако что побудило именно вас сменить Москву на Мюнхен?

– Ну, я бы не сказала, что эмиграция началась в 90-х. Она вообще-то началась в 17-м году – это все более или менее единый процесс... Хотя, конечно, эмиграция 90-х имеет некоторые особенности. Мы-то уезжали еще до этой, как ее принято называть, экономической эмиграции в Германию – она началась несколько месяцев спустя после нашего приезда.

Что касается меня, я хотела оттуда уехать – сколько себя помню. Мне там не нравилось. Мне вообще эта страна не подходит. Или, корректней будет сказать, я ей не подхожу, пусть так – она все-таки большая, а я маленькая. Но какая бы я ни была маленькая, я хотела прожить свою единственную маленькую жизнь в таком месте, где меня не будет с утра до вечера раздражать все окружающее. Поэтому я просто ждала возможности оттуда убраться. Я, собственно, хотела уехать еще в семидесятых, но мой папа мне разрешения на выезд никогда бы не подписал. А сидеть в отказе – у меня бы пороху не хватило, я же не борец. Как только стало можно, мы и засобирались. Немного, пожалуй, промедлили, по некоторым семейным обстоятельствам, но жалеть не приходится – в результате попали в Германию, а не в Штаты, как могло бы произойти годами тремя раньше. Я против Америки ничего, разумеется, не имею, наверное, это чудесная страна, но если мне так хорошо в Германии, зачем от добра добра искать?

Что же касается «смуты начала девяностых», то кому, может, и смута, а для меня это было единственное время в этой стране – я имею в виду Россию, – которое я вспоминаю без неприязни. Это была свобода, которой я там не чаяла дождаться. И у меня в это время все пошло как по маслу: меня начали печатать, я могла говорить вслух все, что думала, даже люди стали казаться другими... Даже немного жалко было уезжать. Тем более, жаль было открывшихся профессиональных перспектив – я только с 1987 года начала профессионально заниматься журналистикой, и тогда очень успешно. Однако моя собственная жизнь для меня важнее работы, какой бы она ни была любимой. Я понимала, что мне там все равно не жить, а эта дырка в российской истории долго продолжаться не может, стало быть, надо ехать быстро, пока такая возможность есть. А Москву я готова была сменить не то что на Мюнхен, а хоть на самогон. Я хотела оттуда уехать. Точка. Кстати, по моему мнению, это единственный мотив эмиграции, который с гарантией не приводит к столь распространенному нынче варианту: «Ой, зачем я оттуда уехал, там у меня было больше возможностей, там осталось все, что мне дорого, и вообще, там центр вселенской духовности!..» – и пошло-поехало – тотальное несчастье и полное жизненное фиаско. Уезжать надо только тогда, когда не видишь возможностей оставаться там, где ты есть. В противном случае уезжать никуда и никогда не надо.

– Насколько реальная Германия совпала с вашими представлениями о ней?

– У меня не было никаких представлений. Я же была «невыездная» и ни за какой границей никогда не бывала, кроме двух недель в Болгарии, в 1990 уже году. Правда, немецкая литература мне всегда была ближе, чем французская, английская и американская, но это и все. Был еще очень полезный в этом смысле знакомый – чиновник из посольства ФРГ, чудный дядька, он мне многое рассказал. У него я выяснила для себя, как именно выглядят результаты программы денацификации в современной Германии: я хотела отдавать себе отчет, куда я собралась. Все-таки, как ни крути, двенадцать лет нацизма из истории не вычеркнешь, а я как-никак еврейка... В общем-то, все, о чем он мне рассказывал, все так и оказалось, не слукавил ни на грамм.

Некоторый шок, конечно, был, но полностью позитивный. Было странное ощущение, как будто я здесь родилась, прожила, скажем, первые года три, а потом меня украли злые цыгане и неведомо куда завезли, а теперь я вернулась и все узнаю. Хорошо помню, как я ходила по улицам в первые дни и думала: «Вот-вот, вот так и должно быть, вот тут, наконец, все правильно, это правильный мир!» Я и сейчас так думаю. Дело, конечно, сугубо индивидуальное, но мне здесь необыкновенно хорошо и комфортно. Я люблю Германию, люблю Мюнхен и ни за что бы не хотела куда-то отсюда двигаться. Тем более, у нас тут замечательное еврейское кладбище...

– Такому творческому человеку, как вы, вероятно, нелегко пришлось на первых порах?

– Почему же творческому человеку должно быть труднее? Наоборот, если человек действительно творческий, он и в практической жизни найдет больше вариантов выхода из сложных ситуаций, будет более изобретательным, пустит в ход воображение, в конце концов. То есть он все равно окажется в выигрыше. Я-то как раз, суммируя результаты, никакого творческого подхода не проявила – просто искала реальный выход из каждой конкретной ситуации. Своим послужным списком в Германии я очень довольна. Вот, если вкратце: судомойка в кафе, помощник продавца в продовольственном отделе «Кауфхофа», сиделка, редактор русских текстов, беби-ситтер, преподаватель русского языка, уборщица квартир... Это далеко не все. И это – не считая периода, когда я работала на Радио Свобода, и не считая того, что я много лет для этого радио писала скрипты и делала передачи как свободный журналист. Ну и все это время, конечно, потихоньку писала прозу – когда было время.

На самом деле мне и тут здорово повезло. Я бы ни за что не согласилась, если пришлось бы вдруг прожить жизнь заново, вычеркнуть из нее опыт сиделки или, например, уборку квартир – мне все это очень многое дало. Охотно могу поверить, что снобам и лентяям трудно себе такое представить, но вот так уж есть.

– Есть ли какие-либо особенности русской зарубежной литературы?

– Ну, это очень старая дискуссия. Тут было сломано много копий, и над этим раздумывали люди не мне чета. Но у меня, конечно, есть свое мнение, хотя я совершенно не склонна его глобализировать. Мне кажется, что писателю, именно писателю, в принципе, очень и очень может пойти на пользу эмиграция. Это возможность полностью освободиться от стереотипов, доминирующих в обществе, взглянуть на жизнь, наконец-то, собственными глазами. Кроме того, тусовка, хоть и штука очень заманчивая, но она расслабляет, побуждает «пробалтывать» многие вещи, которые лучше продумать молча – и написать. В эмиграции ты, волей-неволей, оказываешься наедине с собой, и это хорошо. В молодости, наверное, потусоваться – только на пользу, но когда наступает зрелость, необходимо уединение. Это если говорить о чисто психологическом аспекте проблемы.

Что же касается языка, то при современных коммуникациях это вообще не вопрос: при наличии Интернета и телевидения, доступного – только пожелай, говорить об оторванности от языковой среды просто смешно. Да и границы, слава богу, открыты – припадай к истокам, сколько влезет.

Говорить же об особенностях... Я не хотела бы кого-нибудь обидеть. Просто пример: никогда Бунин не написал бы своих великих «Темных аллей», не унеси его волна эмиграции во французское захолустье. Если же говорить о современности – я не знаю сейчас в России писателя, сравнимого с Борисом Хазановым. Хотя я, конечно, читаю не все, но стараюсь не пропускать важного.

– Общаетесь ли вы с мюнхенскими собратьями по перу или ведете замкнутый образ жизни?

– Я дружу не по профессиональному признаку. Мои лучшие друзья в Мюнхене – уже семнадцать лет – врач и инженер. Другая пара – музыкант и инженер. «Аборигенские» друзья – славист, преподаватель гимназии и киношник. Все они ничего не пишут. Мне это не мешает.

У нас есть очень интересный литературный семинар, который ведет Хазанов, на него собирается максимум пятнадцать человек. Все очень славные люди и отличные профессионалы. В промежутках я перезваниваюсь с ними. Изредка хожу на какие-то литературные вечера. Нечасто. Мне не нужна тесная профессиональная тусовка – возраст, наверное, уже не тот.

– Вы ведущая рубрики «Жизнь сквозь Стекол». Как она появилась, и к какому жанру ее можно причислить?

– Название – соответственно и идею – это шеф (главный редактор «РГ/РБ» Борис Фельдман) придумал. А затеяна она была «по просьбам читателей»: два или три года назад я в новогоднем номере написала текст, обращаясь к читателям существовавшей прежде в старом «ЧиКе» моей рубрики «Исповедь на заданную тему». Пришло много писем с просьбой возобновить эту рубрику – она и появилась, но не в «ЧиКе», который сейчас выходит в другом формате, а в «основной» газете.

По жанру это то, что во времена Дорошевича называлось «фельетон», не в советском значении, а в старинном, классическом понимании этого слова – авторская зарисовка, непосредственный отклик на любую тему, сюжет, событие, написанный в легкой, занимательной форме. Я для себя называю эти тексты – «эссешки».

– Я знаю, что вы горячая поклонница Интернета и ведете в нем активную жизнь. Что вам как писателю дает этот виртуальный мир?

– Колоссально многое. Ну, общее место: доступ к любым источникам информации в любой момент. Это неоценимо. Когда такое было, чтобы в телефонном разговоре прозвучало какое-то имя, и ты параллельно, не кладя трубку, в мгновение ока нашел не только подробные сведения, но и все тексты, которые тебя интересуют? Это же чудо! Я никогда не перестану этим восхищаться. Мы просто счастливые люди – это надо ценить.

Кроме того – общение. Я уже много лет брожу по Сети, пережила множество всевозможных виртуальных приключений, среди них и совсем грустные, и наконец, обрела то, что мне было надо и что я искала: место, где мне по душе и атмосфера, и правила, и участники. У меня замечательная виртуальная компания, мы регулярно встречаемся «в реале» – то в Париже, то в Мюнхене, то в Москве. Да что говорить, если я очень близкую подругу, можно сказать, выудила из Сети. Куда я теперь без Интернета? Никуда.

– В советские времена была мода на так называемые «толстые журналы» – «Новый мир», «Дружбу народов» и т. д. Кто, по-вашему, сейчас их читает, какое значение имеют подобные издания в новых современных условиях?

– Конечно, в советские времена литература отчасти была «вместо жизни» – ну, это ушло, и слава богу. Кто вообще читает «литературу»? Кто по-настоящему читал, не мог без этого, тот и читает. Это – три-пять процентов населения, я думаю, не больше. Так это и нормально. Все равно в абсолютных цифрах это немало.

Я же стараюсь интересных публикаций не пропускать, и мой пиетет по отношению к «толстым журналам», в основе, сохранился. Мне, скажем, очень приятно, что мои рассказы печатали в «Неве» и в «Новом мире» – для меня магия этих названий сохраняется. Допускаю, что я тут «буксую» – мне это неважно.

– Какова ваша иерархия ценностей? Есть ли что-то, чего вы не смогли достичь, получить? Вы довольны своей жизнью?

– Сын. Друзья. Собака. Работа. Книги. Природа. Уютный дом. Уютный город. Это, собственно, все, что мне надо, и все это у меня есть, и замечательное. В общем, я своей жизнью более чем довольна. Грех бога гневить. Кроме того, что у меня есть, мне ничего не нужно. Не потому, что зелен виноград, а на самом деле. Ну, то есть хотелось бы, к примеру, чтобы Изар тек молоком и медом, но серьезных жизненных дефицитов не обнаруживается. Разве что вот климатом местным я бываю недовольна, в основном, зимой, но это уж...

– Но это уж, как вы часто пишете в своей рубрике – тема для нового разговора!

"Русская Германия" № 2, 2009 год

GD Star Rating
loading...
GD Star Rating
loading...

ИРИНА СТЕКОЛ: «МНЕ БЫ ХОТЕЛОСЬ, ЧТОБЫ ИЗАР ТЕК МОЛОКОМ И МЕДОМ!»5.21013

Один комментарий

  1. Марина:

    Случайно попалась в руки книга «Уйти нельзя остаться» И.Стекол. Открыла и удивилась: почему не знаю? Кто это? Смотрю в Интернете, и вот интервью. По ощущениям, по восприятию жизни — совершенно моей группы крови человек. Кстати, в Мюнхене была 2 года назад и ощущение этого города — такое же, была вроде здесь когда-то и вот приехала снова. В общем, читаю книгу и получаю удовольствие — многое мое, только вот слов нет выразить все это.

    GD Star Rating
    loading...
    GD Star Rating
    loading...

Прокомментировать Марина