Это опция возвращает прежний вид Главной страницы Евгений Кудряц: Интервью со знаменитыми людьми , разворачивая свернутые и закрытые рубрики и блоки.

Восстановить Евгений Кудряц: Интервью со знаменитыми людьми Главную.

ГАННОВЕРСКИЙ ОПТИМИСТ С ПЕССИМИСТИЧНЫМ УКЛОНОМ

Вот уже без малого 10 лет на страницах «РГ/РБ» регулярно появляются материалы нашего постоянного автора из Ганновера, члена Союза журналистов Германии Сергея Дебрера. В разные годы он вел рубрики «Уголок пессимиста» (в старом еще «ЧиКе») и «Нижняя Саксония», а в последнее время пишет на резонансные темы из внутригерманской жизни, не оставляя, однако, и «ЧиКа». Но даже при самом беглом ознакомлении с его публикациями заметно, что они (в большей или меньшей степени) имеют юридический оттенок. Это обстоятельство и вызвало мой первый вопрос к Сергею Борисовичу:

debrer— Чем обусловлен такой правовой уклон?
— Видимо, сказывается выработавшийся за многие годы стереотип. Ведь до эмиграции мой литературный багаж уже составлял около тонны листов формата А-4. И лишь стоило завершить очередной опус, как его с руками-ногами отрывали жаждущие с ним ознакомиться. Читали и поодиночке, и группами, и публичные читки устраивали. И хотя почти в каждом случае находились читатели или слушатели, принимавшие мой труд с благодарностью, особой радости мне это не доставляло. Да и чему было радоваться? Тому, что кара настигла очередного убийцу, насильника или взяточника? Так ведь горе обездоленных и обесчещенных меньше от этого не становилось. Проще говоря, все мои письменные упражнения воплощались в тома уголовных дел со множеством рукописных страниц. В зависимости от числа фигурантов и эпизодов их деятельности расследованное дело редко когда составляло 2–3 тома по 200 листов –доходило и до сотни томов. Почерк мой стал вконец безобразным, что вынудило освоить машинопись. Но в середине 1980-х годов особой пользы мне это не принесло: уйдя с прокурорского следствия на сугубо гражданскую преподавательскую работу, планы лекций все равно приходилось строчить от руки. Такой вот «литературой» занимался. И быть бы мне до веку «ботаником»-теоретиком, но тут грянул август-91, к власти в родной Латвии пришел демократ, на поверку оказавшийся махровым латышским националистом, и все пошло прахом: институт разогнали, в правоохранение и предлагали бы вернуться – не вернулся б, поскольку требовалось там лишь одно ультраправо-охранение. Да мало что не предлагали! Таким, как я – потомкам советских оккупантов с плохим анализом крови (мама – москвичка, отец – ленинградец) – дорогу что к госслужбе, что к адвокатской практике новообразованные латышские власти наглухо перекрыли отказом в выдаче гражданства. А так как я, окромя крючкотворства, делать ничего не умел, а с прежних трудов не то что палат каменных – ни полушки не нажил, то выбор родная земля оставляла весьма небогатый: или в бандитские стряпчие, или протягивай ноги. Так что не от великой охоты к перемене мест пришлось в феврале 1999-го подаваться из Риги в Германию.
— И уже осенью того же года вы стали сотрудничать с «РГ/РБ». Как это произошло?
— Пригодилось владение машинописью. Дело было так. Через пол-года после того, как мы обосновались в Ганновере, попадается мне на глаза объявление в «РГ/РБ» с предложением всем желающим принять участие в конкурсе репортажа. Условия просты: описываемое событие должно быть сюжетно связано со страной нашего нынешнего проживания, а заголовок начинаться словами «Как я…». Прочтя объявление, тут же решаю, что недавний случай в нашей семье вполне подходит для конкурсного репортажа (новехонький дочкин велосипед, благополучно пересекший три границы на крыше микроавтобуса с нехитрым эмигрантским скарбом, таинственно исчез из гаража земляка, обосновавшегося в Германии на пару лет раньше нас). Извлекаю привезенный ноутбук, ночь корплю над клавиатурой, наутро отсылаю три листочка в редакцию и жду. А через месяц, открыв очередной номер газеты, вижу под заголовком «Как я в Германию привез велосипед» результат своего первого в жизни литературного опыта опубликованным!
И пошло-поехало. Хоть мой ноутбук был и «желтой» (тайваньской) сборки, но заданный режим эксплуатации выдержал с честью. Ведь вряд ли его создатели допускали, что кто-то станет гонять их изделие 25 часов в сутки по 8 дней в неделю и так месяц за месяцем! Во всяком случае, когда здешний компьютерный гуру, призванный реанимировать намертво «зависшего» страдальца, узнал, что я с ним вытворял, то предложил дать знать на Тайвань: «Глядишь, — говорит, — и премию пришлют за испытание их продукта в экстремальных условиях». За незнанием тайваньского языка от заманчивой идеи я отказался. Но упоминание об экстремальных условиях многое прояснило: то-то я удивлялся, с чего бы это окулист, как я к нему ни приду, прописывает мне очки с увеличивающимися раз от разу диоптриями, а ортопед, стоит к нему дохромать, сокрушается по поводу бессилия немецкой медицины против моего остеохондроза.
Но нет худа без добра: уже в первый год таких занятий я стал узнаваем местным населением! Так, завидев меня чуть ли не за квартал, мне любезно кланяется владелец магазинчика, что по соседству с нашим домом (не иначе, как на выручку от продажи мне писчей бумаги и «чернильниц» для принтера, он возвел двухэтажную пристройку к своему заведению). Но если магазинщика еще можно заподозрить в корысти, то уж не знаю, что и думать о редакторах русских изданий в Германии. Судите сами: послал байку «Дневник специалиста» в газету «Европа-центр» – сходу опубликовали. Дал повесть «Новый год по старому стилю» в журнал «Родная речь» – тоже. И не просто «тоже», а под одной обложкой с Евгением Евтушенко и патриархом немецкой славистики профессором Вольфгангом Казаком. Правда, «Речь», спустя номер, почила в бозе, а «Европа-центр», хоть и продержалась потом без малого два года, но тоже претерпела изряднейше. Однако не хотелось бы думать, что это как-то связано со мной. Ведь «Русская Германия» не только здравствует и поныне, но год от года все хорошеет! Что радует и вселяет. Или взять журнал «Литературный европеец»: там и мой короткий рассказик «Прощание», и повести «Внутреннее убеждение», «Аутодафе» и «Черта», и прочие мои нетленные творения, а «ЛЕву» — хоть бы хны! Но вот что заботит: ведь все мои рассказы и повести сошли с того самого старенького ноутбука, реанимировать который компьютерный гуру так и не смог. А стоило мне обзавестись более современной моделью, как, окромя газетного жанра, – ни строчки! Может, все дело в тайваньцах?
— Тайваньцы – тайваньцами, но интервью вы берете преимущественно у российских писателей. И ваши беседы с ними больше касаются политических событий, чем литературного процесса. Чем вы объясните такой свой уклон?
— Миссия русского писателя всегда была гораздо шире, чем просто участие в литературном процессе. Писатель видит и чувствует окружающую его действительность резче и глубже большинства своих современников. И если брать таких моих собеседников, как, например, секретаря Союза писателей России Петра Федоровича Алешкина, ректора Литературного института Сергея Николаевича Есина, главного редактора «Литературной газеты» Юрия Михайловича Полякова, автора криминальных романов Виктора Алексеевича Пронина или певца Абхазии Фазиля Абдуловича Искандера – то есть писателей, доподлинно знающих изнанку событий, — то, полагаю, их видение российских реалий для нас, живущих в диаспоре, куда более содержательней, чем глянцевый официоз российских телеканалов.
— Возникали ли у вас во время ведения интервью «нештатные ситуации»?
sergej_debrer— Неожиданные повороты по ходу беседы происходят практически всегда. Последний по времени пример – забавный казус во время разговора с режиссером театра «Содружество актеров Таганки», писателем-романистом и ведущим программы «Искатели» на Первом телеканале Валерием Александровичем Ивановым-Таганским. В Интернете его фамилия упоминается вкупе с титулом «доктор исторических наук». Я еще в ходе подготовки к интервью изумился про себя: как же это человек умудрился закончить и театральное училище им. Щукина и истфак, и кандидатскую защитить, а затем и докторскую? А в беседе выяснилось, что его «докторство» – результат небрежности давнего интервьюера. Вот так этот ляп и гуляет в Сети. Но мы с Валерием Александровичем в это дело внесли ясность.
— А как вы себя сейчас сами ощущаете в роли «подследственного»?
— Ну вы же не применяете ко мне недозволенных методов следствия.
— Почему рубрика, которую вы вели в свое время в «ЧиКе», называлась «Уголок пессимиста»? Это был журналистский имидж или жизненная позиция?
— Ни то, ни другое. Если перефразировать Фазиля Абдуловича Искандера, сказавшего: «Мой оптимизм основан на глубочайшем пессимизме», – то пессимизм в моем «Уголке» основывался на оптимизме.
— Ваша повесть «Аутодафе» была о драматических событиях, связанных с победой в Прибалтике национализма и фактическом изгнании оттуда жителей некоренной нацональности. Насколько она автобиографична?
— Ага, в ход пошли недозволенные методы следствия? Налицо антиконституционная попытка вмешательства в частную жизнь! Скажу так: все описываемые в повести события имели место быть, а персонажи – хоть образы и собирательные, но за каждым из них стоял конкретный прототип.
— И последний вопрос: чем вы порадуете читателей в Новом году?
— Если не помогут тайваньцы, то исключительно газетными публикациями!

"Русская Германия" № 3

2009 год

GD Star Rating
loading...
GD Star Rating
loading...

Один комментарий

  1. Москвич:

    Много чего интересного тут !

    Спасибо большое. Есть о чем задуматься . Картинок бы ещё.

    GD Star Rating
    loading...
    GD Star Rating
    loading...

Прокомментировать Москвич