Это опция возвращает прежний вид Главной страницы Евгений Кудряц: Интервью со знаменитыми людьми , разворачивая свернутые и закрытые рубрики и блоки.

Восстановить Евгений Кудряц: Интервью со знаменитыми людьми Главную.

Армен ДЖИГАРХАНЯН: «Меня радует то, что не огорчает!»

Неповторимый голос Джигарханяна известен всем без исключения, поэтому, услышав его в телефонной трубке, я, естественно, заволновался. Но Армен Борисович любезно поинтересовался, когда я хочу с ним побеседовать, и предложил перезвонить ровно через... час! Именно такой быстрой и положительной реакцией и был вызван мой первый вопрос к прославленному мастеру театра и кино:

– Армен Борисович, я прекрасно понимаю, что для вас общение с журналистами давно уже превратилось в рутину, но, возможно, оно иногда может быть полезным и для вас?

Armen– Здесь всегда происходит по-разному. Особой страсти, как вы понимаете, о чем-то рассказывать у меня нет. Я даже цинично говорю о том, что общаюсь с журналистами только из-за того, что знаю: это их заработок. Если говорить о серьезных проблемах, то я бы это сформулировал так: все, о чем я думаю, по моему ощущению, я уже сделал – и на сцене, и в кино. Я очень не люблю, когда мы что-то начинаем комментировать. При этом мы обязательно привносим неверную интонацию. Вообще, когда нет комментариев, меня это больше всего устраивает. С другой стороны, я прекрасно понимаю, что общение с прессой нужно, в том числе и для театра, а к журналистам я отношусь вполне терпимо!

– С 1955-го по 1967 год вы проработали в Русском драматическом театре им. К. С. Станиславского в Ереване. Вспомните, пожалуйста, ваши первые шаги на профессиональной театральной сцене.

– Я это очень хорошо помню, как сейчас: 25 января 1955 года я вышел на сцену Ереванского русского театра в спектакле «Иван Рыбаков» (автор – Виктор Гусев). И там у меня был следующий текст: «Товарищ капитан, вам телефонограмма!». Так произошло мое первое появление на профессиональной сцене.

– И какие у вас при этом были ощущения?

– Этого я уже, к сожалению, не помню, но вообще, вы знаете, пребывание на сцене (а я уже 53 года в театре) – это не очень нормальный акт. Это все равно, что, извините за грубое сравнение, заниматься любовью при народе. Помните такой гениальный роман Кобо Абэ «Женщина в песках»? Там была история, когда героя заставляли заниматься любовью при народе, и у него ничего из этого не получалось. Сравнение мое, конечно, весьма приблизительно, но в театральном искусстве всегда есть некое состояние – чуть выше, ниже, сбоку, – не знаю, но вообще пребывание на сцене – это не очень нормальное состояние. Я имею в виду – играть роль, так как просто выйти на сцену очень легко. Это некий психофизический акт такого насилия над собой. Вот так можно коротко ответить на ваш вопрос, если попытаться все объяснить словами, хотя это почти невозможно.

– В 1967 году вы были приглашены А. В. Эфросом в Московский театр им. Ленинского комсомола, где играли в спектаклях «Мольер», «Снимается кино», «Дым отечества» и других. Каким вам запомнился Анатолий Васильевич Эфрос?

– Он был поразительный человек, можно даже сказать – великий режиссер, а в его театр я попал совершенно случайно...

– И каким образом это произошло?

– Это довольно длинная история. Актриса театра, в котором тогда работал Эфрос, Ольга Михайловна Яковлева была в Ереване, увидела меня на сцене, рассказала обо мне Анатолию Васильевичу. Он очень заинтересовался, меня пригласили в Москву и т. д. Но это в конце концов не так важно, потому что намного важнее дальнейшее развитие актера – насколько это приносит плоды, – вот о чем действительно нужно думать! К моему несчастью или счастью, этого я точно не могу сказать, я всего несколько месяцев профессионально общался с Эфросом, но я все равно контактировал с ним, даже когда Анатолий Васильевич затем ушел в Театр на Малой Бронной. Этот период был некой вспышкой, потому что Эфрос – великий режиссер, очень интересный. Для меня это все произошло неожиданно, и тогда я не мог понять, какое у меня на это есть право – вступать с ним с диалог. Взаимоотношения актера и режиссера – довольно сложное дело, особенно если ты, как говорят в балете, «не у фонтана». Вы слышали такое определение?

– Честно говоря, от вас слышу его в первый раз!

– Это те исполнители, которые находятся сзади, даже не кордебалет, а так называемый миманс (мимический ансамбль – группа артистов, участвующих в массовых сценах оперных и балетных постановок. – Прим. автора).

– С 1969-го по 1996 год вы – один из ведущих актеров Театра им. Вл. Маяковского. Главным режиссером этого театра долгие годы был Андрей Александрович Гончаров. Мне неоднократно приходилось слышать рассказы о его непростом характере. Всегда ли вам удавалось находить с ним общий язык, не возникали конфликты с Гончаровым на творческой почве?

– Как говорил один мой друг, это не ваше собачье дело! Простите за грубое сравнение, но я 27 лет проработал в театре Гончарова и могу сказать вам без всякого пафоса: это были мои самые счастливые годы. Очевидно, к этому времени уже созрело и наше общее желание «родить», и все лучшее, что я сделал на театральной сцене, я сделал у Андрея Гончарова в Театре имени Маяковского. Мы договорились, встретились и должны были с Андреем Александровичем «рожать детей». А если говорить о его непростом характере... Никогда не пользуйтесь в работе разными сплетнями и околотеатральными слухами!

– Но режиссер, по сути, и должен быть диктатором? В противном случае у него ничего не получится...

– Солнце мое, это нельзя рассматривать как пирамидон на все головы. В каждом случае речь идет о конкретном театре и режиссере. Мое глубокое убеждение заключается в том, что русский театр по своей сути – крепостной. Я в этом определении не вижу никакого оскорбления, а наоборот, это такой театр, в котором нужен крепостник – талантливый, сильный и умный. Вообще я должен сказать, что демократия – понятие весьма сомнительное, но в любом театре (а речь идет только о русском театре) демократия даже вредна. Великий Немирович-Данченко говорил по этому поводу: «диктатура», причем, хитрец, добавлял – «добровольная диктатура»! Понимаете?

– Конечно! Переходим к кино: с 1960 года вы снимаетесь в кино, дебютировали в роли Акопа в фильме «Обвал», а известность вам принесла одна из лучших киноролей – молодого ученого-физика Артема Манвеляна из картины режиссера Фрунзе Довлатяна «Здравствуй, это я!». На сегодняшний день вами сыграно более 200 ролей в кино и телефильмах...

– Злые языки утверждают, что мною сыграно около 300 ролей в кино!

–... и в народе давно стало крылатым двустишье Валентина Гафта: «Гораздо меньше на земле армян, чем фильмов, где сыграл Джигарханян!». Оно вас не обижает?

– Ни в коей мере! Я замечательно отношусь к данной фразе. Это – остроумно и очень хорошо сказано!

– Только в 2008 году вы уже успели сняться в девяти фильмах! Откуда такая необыкновенная работоспособность?

– Я люблю сниматься в кино, это моя профессия. От нее я получаю не только моральную, но еще и финансовую поддержку. Это очень хорошее ремесло, которое мне нравится. С годами, конечно, теряешь былую энергию и некоторую гибкость, но когда меня приглашают на съемки и снимают – я иду. Если мне предлагают роль, в которой, например, нужно прыгать с парашютом или плавать в Ниагарском водопаде, я всегда отказываюсь и говорю: «Нет, ребята, для такой роли я уже старый!»

– И часто вам за последнее время приходится отказываться от киносъемок?

– Нет, сейчас мне стали меньше предлагать, они учитывают мой возраст. Я думаю, если я сам с собою буду разбирать свою жизнь, то смогу отметить, что прожил счастливую жизнь, поэтому я – очень сытый человек, естественно, в творческом плане. Я сыграл то, что хотел, много ездил по стране, так что жаловаться не приходится!

– В 1996 году вами был основан Театр Армена Джигарханяна. Как появилась идея создания своего театра?

– Мы хорошо жили с нашими ребятами, и нам было жалко, что четыре года быстро пробежали (я имею в виду студенческие годы во ВГИКе, где я преподавал и вел курс), и мне показалось, что с ними можно продолжить творческую работу, тем более, это было такое странное время, когда выделялись деньги на культуру, и каждый, кто хотел, этим занимался. И я тоже ввязался в эту историю, хотя сейчас я очень многое понял. Понял, что такое создавать театр. Это – очень странное занятие. Даже сейчас я вам не смогу внятно сформулировать, что же это такое. В самом начале у нас не было ни помещения, ни труппы. Гораздо проще, когда ты приходишь в устоявшийся театральный коллектив, его можно «почистить» и т. д. Из подобных моему примеров можно назвать только театры Александра Калягина («Et Cetera») и Фоменко («Мастерская Петра Фоменко»). Это очень трудно, и я до сих пор еще не понимаю – сформировались мы уже как театр или еще не до конца. Здесь есть проблема, о которой говорил великий скульптор Микеланджело: нужно отсечь все лишнее. Этот длительный процесс продолжается до сегодняшнего дня...

– Какую эволюцию театр прошел за 12 лет существования?

– Эволюция связана только с возрастом актеров. Они ко мне пришли девочками и мальчиками, а сейчас это – мужья и жены, я говорю только о творчестве. Они что-то переосмыслили, у них изменилась жизнь – она стала иной. Вы знаете, артисты вырастают и умирают на этом возрастном переходе, потому что, в принципе, как кто-то утверждает, человек живет один возраст. Может быть, когда дети рождаются, в первый день мы сразу же видим, каким ребенок будет. Иногда он рождается уже стариком.

– Есть ли в вашем театре какие-либо особенности репертуарной политики? У вас идут как классические пьесы («Три сестры» Антона Чехова, «Ревизор» Николая Гоголя, «Безумный день, или Женитьба Фигаро» Пьера Бомарше), так и современные («Возвращение домой» Гарольда Пинтера, «Molly Sweeney» Брайана Фрила и «Сказки ученого кота» Родиона Овчинникова).

– У нас нет каких-либо предпочтений, ведь театр всегда остается театром, когда сегодня тебе смешно, завтра – хочется есть, а послезавтра ты плачешь. Я не знаю, как его определить – как романтический театр или интеллектуальный. Я думаю, что такое искусственное разграничение ведет лишь к тому, что зрителю просто становится скучно. Я всегда привожу такой пример: Бетховен написал песню «Мой сурок со мною». Это был серьезный композитор, который писал великие симфонии. Или, к примеру, другой серьезный композитор Дмитрий Шостакович – автор знаменитой блокадной симфонии № 7 – написал единственную в жизни оперетту «Москва, Черемушки». Театр – это явление, когда сегодня – смешно, завтра – трагично, послезавтра – пошло, это все живет и тесно переплетается в театре.

– Летом этого года ваш театр с большим успехом гастролировал по Армении.

– Наши гастроли прошли блестяще!

– Как вас воспринимают в Ереване – «своим среди чужих» или, наоборот, «чужим среди своих»?

– Вы знаете, такого нет. Это придуманные категории, которые сочинили какие-то недобрые люди. Я – армянин Джигарханян, работающий в Москве. И этим все сказано! Повторяю: нужно быть очень недобрым человеком, чтобы в этом копаться!

– Ваше жизненное кредо вы сформулировали так: «Я ни в чем не считаю себя обделенным. Очень люблю жизнь, хочу удивляться, радоваться...» Что сегодня может вас удивлять?

– Если честно отвечать на этот вопрос, то скажу так: сегодня я удивляюсь лишь тому, чему хочу удивляться. На «чисто сливочном масле» меня очень удивляют дети и животные.

– А чему вы можете сегодня искренне радоваться?

– Меня радует то, что не огорчает, извините меня, Женя, за эту невольную тавтологию!

Евгений Кудряц, "Русская Германия"

GD Star Rating
loading...
GD Star Rating
loading...

2 коммент.

  1. Ольга:

    спасибо, Женя)))

    хорошее интервью...

    Джигарханян много мудрых вещей сказал, запоминающихся...

    GD Star Rating
    loading...
    GD Star Rating
    loading...

Прокомментировать Ольга