Это опция возвращает прежний вид Главной страницы Евгений Кудряц: Интервью со знаменитыми людьми , разворачивая свернутые и закрытые рубрики и блоки.

Восстановить Евгений Кудряц: Интервью со знаменитыми людьми Главную.

Борис Берман и Ильдар Жандарёв: „Мы не страдаем болезнью, которой страдают многие из наших коллег, работающих в аналогичном жанре!"

Телепередача «На ночь глядя» одна из немногих программ, постоянно вызывающих большой интерес у зрителей. Наш корреспондент узнал у её ведущих Бориса Бермана и Ильдара Жандарёва о подробностях, которые остаются «за кадром».

— Программе «На ночь глядя» в июне этого года исполнилось 5 лет. Всего в эфире было показано около 180 выпусков; некоторые из гостей, к сожалению, уже ушли из жизни. Произошла ли какая-либо эволюция передачи, поменялся ли формат или за это время ничего принципиально не изменилось?

  • Berman_2Борис Берман: Мне кажется, что это вообще-то Вам виднее, поскольку со стороны всегда лучше видно. На мой взгляд, если есть какая-то трансформация, то она внутренняя, касающаяся нашей способности или неспособности «раскрыть» гостя.

Ильдар Жандарёв: По формату программа формально менялась несколько раз, потому что были поиски в области формы: добавлялись какие-то элементы, сюжеты, но жизнь показала, что формат «разговора» себя не исчерпал и не изменился, и я думаю, долго не изменится.

Б.Б.: Кажется, во втором сезоне, под воздействием продюсеров, мы включали в программу вопрос из зала — у нас была такая рубрика, когда вместо нас вопрос задавал какой-то человек, потом вопросы задавали люди с улицы. Всё это Вы сейчас можете видеть в других передачах, например, в программе «Познер»…

— В отличие от многих ток-шоу у вас отсутствует зритель, который зачастую является хорошим инструментом для манипуляции, ведь аплодисментами можно «выделить» тот или иной «ударный» момент передачи. Но, с одной стороны, «На ночь глядя» – это интимная беседа, а с другой стороны – зрители видят огромный стол и оформление, напоминающее подвал средневекового замка. Нет ли здесь какого-либо противоречия?

  • И.Ж.: Противоречия никакого нет, потому что интерьер сделан в стиле классического лофта – обиталища «продвинутой» интеллигенции. Лофт – это перестроенное промышленное помещение, например, цех, где начали селиться художники, поэтому такое большое пространство вовсе не отрицает интимности. (Слово loft означает и «чердак», в США так называют еще и верхний этаж торгового помещения или склада, но сам стиль может присутствовать практически в любом помещении. Прим. автора). Наоборот, это – отсыл к творческой среде...

Б.Б.: Это Ильдар говорит уже сейчас, по прошествии многих выпусков. Просто лофт был придуман продюсером Сергеем Кальварским, который тогда работал с нами, а воплощён главным художником Первого канала Дмитрием Ликиным. У меня сначала это вызывало некоторую оторопь, потому что моё представление о том, каким должен быть дизайн в студии, было несколько другим. Но мы к этому привыкли, смогли это обжить, и, в любом случае, задумка Кальварского и Ликина оказалась безошибочной, так как на это в первую очередь обращают внимание, и «картинка», если говорить телевизионным языком, совершенно другая, нежели в передачах подобного формата. И теперь я к этому лофту уже привык. Но, возвращаясь к началу истории, вспоминаю, что у нас была единственная просьба: мы хотели, чтобы студия была построена таким образом, чтобы там была заложена возможность некоего нашего прохода перед тем, как мы сядем за стол. Нам казалось, что это необходимо для того, чтобы нам самим настроиться — пройти какую-то часть студии и почувствовать некий драйв перед тем, как сесть за стол. Наша просьба была выполнена, и без этого прохода уже и не представить «На ночь глядя»… Вообще, должен сказать, что первая реакция гостей, когда они заходят в нашу студию, — это изумление. Гости, попадая в эту декорацию, начинают себя чувствовать иначе, и, более того, есть вещь, которая была продумана художником: пол, по которому идут гости, это абсолютно реальное дерево. Когда человек идёт не по пластику, а по дереву, то подлинность фактуры передаётся. Это – моё ощущение...

И.Ж.: И создаёт психологический настрой подлинностью ситуации.

  • Как известно, программа идёт в записи. Означает ли это, что не всё входит в окончательный вариант после монтажа передачи?

  • Б.Б.: У нас такая технология: мы, садясь за стол, работаем в режиме прямого эфира. Это – не слова, а истинная правда, потому что «уходы на рекламу» существуют и во время записи, — они необходимы, чтобы при монтажном варианте у зрителя не создавалось впечатления, что реклама прерывает программу совершенно неожиданно и, как правило, некстати. Мы знаем, когда должны «уйти на рекламу» (через 12–15 минут), и это происходит естественно. Вторая вещь: хронометраж нашей передачи – 45 минут. Как правило, мы пишем 46–47 минут, потому что «закладываем» на эти несколько минут некие погрешности. Например, я закашлялся, из уха выпал наушник, или у гостя упал стакан. Вот на такую техническую «грязь» мы закладываем 1–2 минуты, и все сокращения касаются именно этого.

И.Ж.: Когда не бывает этой «грязи», то можно сделать выпуск на 2 минуты дольше.

Б.Б.: Надо сказать, что в 2006 году мы весь сезон шли в прямом эфире. Первый был – на «Орбиту», а потом уже на Москву. А предвосхищая Ваш вопрос о том, почему от него отказались, то скажу, что это – дорого, ибо студия, которая отдаётся под нашу передачу, где строятся декорации, при прямом эфире была бы закреплена за нашей программой на протяжении всей недели или всего месяца. У канала нет таких денег платить за аренду.

И.Ж.: Это – нерентабельно. Мы работаем в режиме записи т. н. «пулов»: мы пишем по три передачи в день в течение двух-трёх дней.

  • Существует ли предварительное собеседование с гостями передачи или вы сразу же встречаетесь с ними в студии? Оговариваются ли заранее примерные темы и вопросы? Могут ли потенциальные собеседники попросить вас не затрагивать наиболее «скользкие» для них темы?

  • Б.Б.: Отвечаю по порядку: собеседник, который просит о чём-либо не говорить, у нас был один раз. Это – одна актриса, попросившая не спрашивать о своей невестке, – тоже очень известной артистке, поскольку та (а мы это не знали) в ту пору разводилась с сыном нашей гостьи.

И.Ж.: Мы на эту тему и не собирались разговаривать.

Б.Б.: Не лукавь! Мы просто этого не знали, — у нас отвисли челюсти и мы сказали: «Ради Бога, мы говорить об этом не будем!“. Как правило, никто никогда ни о чём не просит. Более того, когда к нам пришла Людмила Марковна Гурченко, то наш первый вопрос был такой: «Есть ли темы, о которых Вам не хотелось бы говорить?». Она ответила: «Нет, говорим на любые темы!». С гостем мы, естественно, сидим и пьём чай перед тем, как зайти в студию, мы говорим буквально 10, от силы – 15 минут и, как правило, сокращаем этот момент общения с гостем до прихода в студию по одной простой причине: мы – не артисты и не в состоянии повторить эмоции, которые возникают у нас в разговоре. Если гость начинает рассказывать о том, что нам действительно интересно, то мы его останавливаем: «Давайте об этом мы поговорим в студии, потому что нам это интересно!», а во второй раз беседовать на ту же самую тему мы конечно могли бы, но лица у нас будут постные, не будет той первичной эмоциональной реакции, которая, собственно, и ценится на телевидении.

И.Ж.: В принципе, эти несколько минут до прихода в студию необходимы. Чаёвничая вместе с гостем, мы психологически можем настроиться на одну волну, почувствовать характер гостя и задать разговору тот ритм, который нужен нам в студии.

Б.Б.: Дело не только в ритме, а в том, что некоторые гости приходят к нам несколько побаиваясь: что сейчас будет? На их месте я бы тоже побаивался, тем более, что с некоторыми из них мы вообще лично не знакомы, поэтому нам нужно установить человеческий контакт, чтобы гость понимал: здесь сидят двое мужчин, они – без клыков, у них нет за пазухой ножей, в общем, всё будет прилично и в хорошей человеческой атмосфере!

  • Борис, Вы уж отвечаете на следующий вопрос. Условно гостей программы можно разделить на две части: с первой из них вы лично знакомы, а вторая – состоит из людей, известным вам лишь заочно. Нет ли опасности, что в первом случае гости находятся в более привилегированном положении, т. к. вы к ним априори настроены лояльно, а «вторые» смогут получить по «полной программе»?

  • Б.Б.: Нет, этот вывод совершенно неправилен

Berman_1И.Ж.: Мы никого не приглашаем для того, чтобы кто-то получил по «полной программе», вовсе нет! Мы настраиваемся так: передача будет успешной, если гостю – именно гостю, а не нам - удастся, что называется, «блеснуть», поэтому никого «припирать к стенке» мы в нашей программе никогда не собирались, не собираемся и не будем собираться! О чём-то поговорить — да, а заниматься разоблачением — это другой жанр, поэтому говорить, что кто-то находится в более привилегированном отношении неверно.

Б.Б.: Более того, вариант со знакомыми людьми для меня более эмоционально сложен, чем тогда, когда к нам приходит незнакомый человек. С теми, с кем нас с Жандарёвым связывают приятельские отношения, всегда сложнее, потому что мы знаем что-то, о чём не стоит говорить. У нас существует мера симпатии, но для передачи она не очень нужна, поэтому, когда приходит человек, с которым мы давно знакомы, поначалу бывает сложновато: мы часто путаемся, как к нему обращаться – на «Вы» или на «ты», — это такая «грязь», которая, впрочем, простительна.

  • Вы работаете в тандеме с Ильдаром Жандарёвым уже 20 лет. Ваш творческий союз существует многие годы, и формат программы предполагает «перекрёстный допрос», где один из вас условно играет роль «хорошего» полицейского, а второй – «плохого». В чём преимущества парной работы, а в чём – её сложности или недостатки?

  • Б.Б.: Если бы было больше недостатков, то мы бы уже вдвоём не работали! Поскольку преимуществ значительно больше, то мы работаем вместе. Отношений «добрый» и «злой» следователь нет. В каждой передаче, в зависимости от данного «персонажа», существует негласное, не проартикулированное разделение: одному из нас гость больше нравится, а другому – меньше. Первый хочет докопаться до какой-то точки отсчёта гостя, а второй – найти иную точку отсчёта, поэтому и возникает ощущение «доброго» и «злого» следователя. У нас просто разный темперамент: у меня – один, у Ильдара – другой, мы – разные люди, и у нас различные представления об очень многом… Словом, всё это, наверное, отражается, в передаче и создаёт некое напряжение.

  • Иногда у вас гостями одновременно являются два человека. Означает ли это, что шансы гостей и хозяев из-за этого уравниваются, ведь обычно вы «нападаете» на одного гостя.

  • И.Ж.: Тут математика совершенно не при чём, и опять я против такой формулировки, будто нужны шансы на какую-то победу. Приход в нашу студию – это шанс на интересный разговор, прежде всего, для зрителей. Мы себя воспринимаем как журналистов, которым зритель делегировал возможность задать волнующие его вопросы. Это – не соревнование и не состязание. Передача всегда получается хуже, когда кто-то из гостей приходит «бороться», – ему зачем-то нужно ощущение того, что он должен не победить (в хорошем смысле этого слова), а «побороть» нас как собеседников. Как правило, такой человек теряет обаяние, а наша задача – помочь собеседнику не терять этого обаяния. Когда собеседников двое, передача становится сложнее, потому что у них вдвое меньше времени, чтобы высказаться, и это требует от нас каких-то других приёмов, чтоб они не потеряли той возможности, которую имеют гости-«одиночки».

Б.Б.: У меня есть два соображения относительно вашего вопроса. Первое: когда приходят два гостя, то это либо супружеские пары или творческие дуэты; например, к нам приходили представители «Квартета И» – Ростислав Хаит и Леонид Барац. Мы бы приняли весь «Квартет И», но у нас нет технической возможности – разместить всю четвёрку в кадре. К тому же тогда нужно менять всю режиссёрскую «партитуру». Теперь второе соображение, которое вызвано Вашими вопросами, в которых всё время звучат глаголы «нападать», «побороть» и т. д. Мне кажется, нужно уяснить: мы не страдаем той болезнью, которой страдают многие из наших коллег, работающих в аналогичном жанре. У нас нет никакой тяги к мессианству, мы не собираемся никого учить и перевоспитывать зрителя или, не дай Бог, гостей, которые приходят к нам в студию. Спор, иногда возникающий в студии, происходит только потому, что мы как представители зрителей не должны и не вправе скрывать свои эмоции и аргументы разума, слыша от гостя что-то такое, что вызывает в нас недоумение или вопрос. Этот вопрос мы формулируем, но мессианства полно в других передачах. Вы их очень хорошо знаете. Мессианство, как выясняется, весьма востребовано, оно, я бы сказал, хорошо продаётся, и есть любители почувствовать себя некой паствой, которую «Мессия», сидящий в телевизионном экране, поучает. Ни меня, ни Жандарёва роль пастыря никак не привлекает.

  • Не секрет, что среди ваших гостей есть и неоднозначные «персонажи». Из последних можно назвать Тину Канделаки и Григория Лепса. Вы ставили перед собой задачу, чтобы зрители смогли по-новому посмотреть на них или такой сверхзадачи не было?

  • Б.Б.: Мы всегда ставим такую задачу: зачем звать человека, если с ним всё ясно? Я недавно смотрел передачу, которая выходит примерно в таком же, как у нас, формате. Гостем был Валерий Золотухин. И я подумал: вот если меня сейчас посадить в студию и сказать: «Борис, Вы будете в течение часа Валерием Золотухиным!», то я знаю всё, что он скажет – «от» и «до», поэтому, когда Вы говорите «неоднозначные персонажи», то я бы сказал так: это – «персонажи», которые не очень часто бывают в таких форматах. И Тина Канделаки, и Григорий Лепс — это как раз такие «персонажи», поэтому мы их с удовольствием и большим интересом позвали. Мне кажется, что мы не обманулись в своих ожиданиях, так как выпуски «На ночь глядя» с участием Тины Гивиевны Канделаки и Григория Викторовича Лепса вызвали очень большие споры среди прогрессивной и непрогрессивной общественности.

  • Леонид Якубович как-то признался, что принципиально не смотрит программу «Поле чудес», во что я, честно говоря, слабо верю. Как у вас обстоит дело с этим? Происходит ли после выхода передачи в эфир «разбор полётов» и «раздача слонов»?

  • И.Ж.: Этого не может не быть, потому что закончен этап работы, и нужно понять, как мы эту работу сделали. Если были какие-то ошибки, то наша задача – заметить их и не допускать в будущем.

  • Вы – опытные телевизионные «волки», но был ли кто-то из гостей, кто смог вас удивить?

  • Б.Б.: Вы сами сказали, что у нас было чуть ли не 180 передач, поэтому всё очень сложно вспомнить, но я бы переформулировал Ваш вопрос: «О каких передачах я вспоминаю с большим удовольствием, как о хороших спектаклях?». Могу забыть какие-то имена просто потому, что список-то велик… Вот первое, что приходит в голову: после передачи с Мариной Неёловой я вышел с чувством полёта, мне казалось: «Что можно ещё после этого делать?». Не только потому, что мы очень долго добивались этой встречи, а потому что она – партнёр в разговоре, человек, который умеет слышать и размышлять на телеэкране, не стесняется ошибаться – не в грамматическом смысле, а сказать, и потом себя же опровергнуть. Это был потрясающий спектакль!

И.Ж.: Или Людмила Марковна Гурченко. Мы несколько раз с ней встречались, и нам всё время было мало. Алла Сергеевна Демидова – тоже такой собеседник, после встречи с которым остаются вопросы, — всё время хочется её приглашать. Или молодые актрисы: Лиза Боярская. С ней была замечательная беседа — очень интересная, и хочется позвать Лизу ещё раз, потому что она очень уверенно и разнообразно развивается, превращается в зрелого мастера, и за этим интересно наблюдать. Недавно к нам приходила Юлия Пересильд – замечательная молодая актриса – «глоток свежего воздуха», которого, по существу, не хватает: многие ее ровесницы такого блёклого цвета…

Б.Б.: Применительно к Лизе Боярской, я считаю, что это было нашим достижением, потому что после передачи люди, к чьему мнению я прислушиваюсь, говорили о том, что, оказывается, она – умная девушка! Все привыкли видеть её в кино гламурной красавицей, а мы знали, что она – умная, из хорошей интеллигентной семьи. Я вспоминаю нашего замечательного Хабенского. Он был совершенно другой, не такой, каким его привыкли видеть. По разговору, который мы вели за чаем, до захода в студию, мы почувствовали, что Константин очень волнуется, может быть, даже побаивается… Он затравлен «жёлтой прессой» и боится журналистов, как бешеных собак, и я его прекрасно понимаю! Но тут он нам доверился и говорил с нами о своей работе, об искусстве. Был такой вопрос: «Как мы будем говорить о том, чем Вы занимаетесь – как о творчестве или как о работе?». Хабенский ответил: «Это – моя работа!». Редкая, скажу я Вам, трезвость ума и жесткость самооценки… В общем, после передачи с Хабенским я на какое-то время почувствовал себя счастливым человеком: мы до некоторой степени реабилитировали профессию журналиста

  • Большое спасибо, Борис и Ильдар, за эту интересную беседу. От лица наших читателей желаю вам успехов и новых интересных собеседников!

Беседовал Евгений Кудряц

Журнал «Neue Zeiten», ноябрь 2011-го года

Интервью в формате  в pdf:

Начало

Окончание

GD Star Rating
loading...
GD Star Rating
loading...

Борис Берман и Ильдар Жандарёв: „Мы не страдаем болезнью, которой страдают многие из наших коллег, работающих в аналогичном жанре!"8.4107

Оставить комментарий или два