Одессит из Николаева

Олег Филимонов о выборе профессии, приходе в КВН и еврейских анекдотах

Олег Филимонов широко известен как один из ведущих игроков легендарной команды КВН Одесского госуниверситета, а также участник культовой телепрограммы «Джентльмен-шоу». Но мало кто знает, что наравне с этим он также филолог и преподаватель английского языка, в своё время защитил кандидатскую диссертацию и уже написал докторскую. Корреспондент «ЕП» выяснил у этого остроумного человека, как педагог-филолог превратился в артиста-юмориста.

— Олег, судя по нику в Skype и адресу электронной почты – filimon, это и было Вашим детским прозвищем. Я угадал?

— Да-да, меня так и называли в классе – Филин или Филимон.

— А насколько Вы технически «подкованы»? Я имею в виду тот же скайп, соцсети и электронную почту. Вы с ними – на «дружеской ноге»?

— В связи с тем, что я долго не мог с Вами связаться по скайпу, конечно же, я с ними ни на какой ноге, потому что с этим у меня, действительно, есть проблемы. Я – человек абсолютно не технический, хотя и пользуюсь фейсбуком и почтой как юзер. Вот моя жена – специалист, а про внука я вообще молчу!

— Вы родились в семье преподавателей. Означало ли это, что уже заранее было понятно, что мальчик будет продолжать педагогическую династию или это было и Вашим желанием?

— Вы знаете, папа у меня – историк, а мама – филолог, и я жил в преподавательской семье. С детства мне нравился английский язык, я хотел именно этим заниматься, и с пяти лет начал его учить. Потом я пошёл в английскую школу, которую очень хорошо закончил, и поступил в университет, а когда я там занимался, то свою дальнейшую судьбу я связывал с наукой и преподавательской деятельностью и университетом, и это всё у меня достаточно удачно получалось. После окончания университета я отслужил в армии, и меня тут же взяли на работу в университет – фактически с лёту, где и проработал девятнадцать лет…

— Мы об этом поговорим, но чуть-чуть позже, а сейчас давайте немного вернёмся в детство. Вы – классическая «половинка», но, по еврейским законам, – настоящий еврей, так как мы определяем национальность по матери. У Вас возникал в детстве т.н. «еврейский вопрос» или из-за Вашей «половинчатости» такого не было?

— Нет, конечно же, такой вопрос самоидентификации возник примерно в пятом-шестом классе, когда я за своей спиной слышал разные выражения, но меня воспитывала еврейская бабушка и еврейский дедушка, мне была близка эта культура, хотя в нашем доме на идиш практически не говорили, а делали это только тогда, когда хотели, чтобы папа чего-то не понял. Я всегда хотел выучить этот язык, потому что у меня, действительно, – любовь и страсть к языкам, но, к сожалению, дело до этого не дошло, хотя я знаю много слов, в принципе понимаю содержание разговора, однако сам изъясняться не могу! Так что в школе по отношению ко мне я слышал слово «Еврей», хотя я – не ярко выраженный представитель еврейского народа с фамилией Филимонов и именем-отчеством Олег Николаевич, поэтому активного антисемитизма по отношению к себе я никогда не испытывал. Но позже я понял, что он существует, причём, в разных и сильных проявлениях…

— Я с большим удивлением узнал, что Вы, оказывается, – не коренной одессит, а приехали в этот солнечный город из Николаева. Почему была выбрана именно Одесса, а не Киев или Харьков?

— Женя, Вы понимаете, это – чисто территориальный вопрос. Одесский государственный университет выбрали из-за того, что это – самый близкий к Николаеву ВУЗ, в котором был иностранный язык как специальность, а я хотел поступать именно на иняз, поэтому, когда мы принимали решение, то поняли, что до Киева ехать дальше, а до Одессы – ближе (всего 126 км.). Кроме того, в Одессе очень хорошая лингвистическая школа, которая сохранилась и до сих пор. Мой преподаватель по английскому языку, дополнительно готовивший меня к поступлению, как раз окончил Одесский университет, рассказывал мне об учёбе там, а когда я уже туда поступил, то понял, что он был абсолютно прав, потому что в Одессе на тот момент была совершенно фантастическая школа иностранного языка.

— Но у Вас, кроме английского, ещё был второй язык?

— Да, это был – французский язык, которым я владею на бытовом уровне, а сейчас учу итальянский.

— В 1985 году Вы защитили диссертацию по теме «Стилистические функции ритмизации англоязычной художественной прозы». Вы сами выбрали эту тему?

— На самом деле, темой ритмов прозы и поэтического ритма я занимался ещё со студенческой скамьи, и в диссертацию (как одна из подглав) вошла часть моей дипломной работы. Мне это было интересно, а мой научный руководитель профессор Валерия Андреевна Кухаренко – блестящий стилист и учёный, по учебникам которого занимаются в Англии и в Америке, – посоветовала мне эту тему, т.к. это было мне близко. Я с удовольствием занимался этим и написал кандидатскую диссертацию по данной теме, а докторскую уже писал по другой…

— Каких авторов Вы использовали в качестве примеров?

— Назвать всех авторов невозможно, ведь я исследовал приблизительно пять тысяч страниц художественного текста, и туда входили все, начиная Диккенсом и Шекспиром и заканчивая Айрис Мёрдек, Селенджером, Стейнбеком, Хемингуэем и Пассосом. Разброс был колоссальный, и я использовал всю художественную литературу, где применяются ритмические приёмы, а это есть практически у всех, разножанровую и разнофункциональную прозу и искал там определённые стилистические приёмы.

— За Вашу многолетнюю педагогическую деятельность у Вас было немало курьёзов, и  сейчас я бы хотел, чтобы Вы рассказали очень интересную и смешную историю о Мицкевиче…

— Это – одна из моих любимых историй. В то время я был совсем молодым преподавателем и всего два или три года работал в университете – после армии. Это произошло в летнюю сессию, я сидел один на кафедре и заполнял журнал индивидуальной работы преподавателя: страшная ахинея, которую нужно было заполнять – непонятно зачем. Вдруг забегает женщина-методист с соседней кафедры и говорит: «Олег Николаевич! Какое счастье, что Вы на месте! Берта Яковлевна не пришла принимать дифференцированный зачёт по зарубежной литературе. Я Вас умоляю, это – заочники, сегодня – последний день сессии, и меня уволят, если ведомость не будет закрыта!». Я говорю, что не специалист, но она отвечает, что это – не важно, завтра Берта перепишет эту ведомость, а сегодня я должен пойти и что-то у них принять. Я не могу отказать женщине даже сейчас, а тогда, в молодые годы, вообще не мог отказать, поэтому я поплёлся в аудиторию. Была жара, и я вижу двенадцать бедных студентов-заочников, которые смотрят на меня, не зная, кто я такой. Я им раздал вопросы, сижу и продолжаю заполнять свой журнал и думаю: «Главное – не слушать, что они говорят, чтобы не придираться и не задавать вопросы!». Один отвечает, второй. Я ставлю одному – троечку, другому – четвёрочку. И вдруг сверху по лестнице спускается дама потрясающей красоты – в мини-юбке, с очень фактурным и открытым декольте, с очень выдающимся бюстом уверенного четвёртого размера. Она садится напротив меня, волнуется. Я говорю: «Давайте первый вопрос». У неё первый вопрос – ирландские саги. Она не знает, кто такой Беовульф, путает его с Бонивуром – революционером из Киева. Я её прошу переходить ко второму вопросу: «Творчество А. Мицкевича». Она начинает: «Мицкевич – великий польский поэт». Я говорю: «Правильно, всё верно. Что писал Мицкевич?» — Стихотворения, поэмы. Я говорю: «Молодец! Может, почитаете что-то из Мицкевича?». Она машет головой, грудь начинает покрываться красными пятнами, выдающийся бюст вздымается. Я хочу её как-то успокоить и задаю последний вопрос: «Как звали великого польского поэта Мицкевича?». Она говорит: «Мицкевича звали, когда надо было почитать стихи!». Я возражаю: «Нет, уважаемая, Вы, пожалуйста, отвечайте точнее. Как звали великого польского поэта А. Мицкевича?». Студентка не отвечает, тогда я задаю наводящий вопрос и хочу её уже отправить домой: «Как звали первого мужчину?», намекая на Адама. Она отвечает: «Первого мужчину звали Виталик!». Я ей поставил троечку и отправил восвояси! Вот такая – педагогическая история.

—  Перед  защитой диссертации Вам пришлось вступить в КПСС, потому что, как мы все хорошо помним, в советское время такие были «правила игры». Но очень скоро, примерно через шесть лет, партия «приказала долго жить». Нет ли тут некой связи? Пришёл Филимонов и развалил КПСС.

— (Смеётся). Я думаю, здесь прямой связи нет, но косвенная, конечно, есть, поэтому нельзя сказать, что я стоял у истоков развала КПСС. Мне порекомендовали туда вступить, что я и сделал. Это был естественный процесс, но сначала становились кандидатами в члены коммунистической партии, а уже после защиты я стал полноценным членом партии. Когда мы играли в КВН, то у нас была партячейка: Ян Левинзон, вступивший в партию раньше меня, я – Олег Филимонов и ещё один сэр – Игорь Лосинский, а Слава Пелишенко – капитан нашей команды Одесского университета – нам говорил: «Пацаны, если в партии все такие, как вы, то я  тоже туда хочу», но его не взяли! Он на этот момент был кандидатом физико-математических наук, и его в партию уже не приняли.

— Кстати, раз Вы уже коснулись этой темы, то почему капитаном вашей команды стал именно Пелишенко, а не представитель иной национальности? Это имело какое-то значение?

— Нет, Вы знаете, не имело. В этой команде, где Слава Пелишенко был капитаном, 80–85% составляли евреи, а костяк команды это – физики и математики. Физический и математический факультеты Одесского университета являлись единственными, куда официально принимали евреев: можно были прийти, сказать, что ты Померанс-Бойм и поступить, если ты, конечно, знал математику и смог сдать экзамен. Поступить на иняз было сложнее, мы являлись «латентными» евреями, и практически не было шансов поступить с фамилией Шварцман, точно так же, как и на юридический факультет, а на мехмат и на физфак квоты для евреев не существовало. На этих факультетах были самые светлые ребята, составившие впоследствии костяк команды КВН: лучшие авторы, лучшие актёры и т.д.

— Так почему капитаном стал человек с украинской фамилией?

— Слава Пелишенко – «продвинутый» парень, с очень быстрой и хорошей реакцией, который выигрывал конкурсы капитанов, хотя в нашей команде были не менее «продвинутые» ребята, но Слава вполне заслуженно стал капитаном, и это – наше коллективное решение, поэтому тут не надо искать никаких происков.

—  А как вообще появилась Ваша легендарная команда? Насколько я помню, без влияния компартии и тут не обошлось!

— Александр Масляков позвонил в Одессу Валерию Исааковичу Хаиту, – легендарному капитану одесской команды конца 60-хх годов, и спросил, есть ли в Одессе кому играть. Он ответил, что в университете играют физики с математиками, филологи – с юристами, и можно набрать команду. А я в это время заведовал самодеятельностью на факультете романо-германской филологии, у меня был хор девочек, я как автор писал пьесы и ставил по ним спектакли, мы делали весёлые мюзиклы. И тут меня вызвали в партком, а парторгом был армянин Левон Хачикович Галустян – нормальный, но суровый дядька. Он мне с акцентом говорит: «Филимонов, сышишь, у тибя самодеятельност. Давай, поедь поиграй в КаВиеН!». Я спрашиваю: «А зачем?».  – Присмотришь за ними, чтоби глупост не сказали!». Я сказал, что «стучать» не буду. – Зачем «стучать»? Просто посмотри как партийный человек, ты – хароший преподавател, тебя уважают студенты. Скажешь: не надо это плохо гаварит!». У нас состоялся примерно такой разговор, а в то время меня хотели назначить заведующим кафедры, но я этого не хотел, потому что кафедра – женская, из 28 штатных единиц 24 были женщины. Это, конечно, страшный «геморрой»: у одной ушёл муж, у второй – проблемы со здоровьем, у третьей – дети и т.д. Заведующий кафедрой – это ужасный кошмар, а всего 70 рублей доплаты. Я в то время получал 340 и ещё давал уроки отъезжающим на ПМЖ в разные страны и помимо зарплаты зарабатывал приличные деньги. Ещё я подрабатывал музыкантом: играл на свадьбах, так что мне от этих 70 рублей было ни холодно и не жарко, а всевозможной ответственности – много. И я с этого хотел «слинять» и поэтому решил поехать поиграть в КВН с условием, что моё заведование мы пока отложим. Парторг согласился, я поехал играть и «присматривать», а первый раз вышел на сцену как тапёр –  в качестве музыканта, а уже потом меня попробовали в качестве артиста. Так получилось, что я стал одним из основных актёров нашей команды!

— Вторая ассоциация с Вами это – телепрограмма «Джентельмен-шоу», где возник тандем двух Олегов: Филимонова и Школьника. Как появилась эта передача и рубрика «Одесская коммунальная квартира»?

— Эту передачу придумали два человека: Александр Тарасуль и Эдуард Каменецкий. Каменецкий участвовал в пилотном выпуске программы, после чего уехал в Америку, а Алик Тарасуль остался, он, собственно, был главным продюсером и «двигателем» этой программы. Мы уже вместе с ним отвозили «Джентльмен-шоу» в Москву на Российское телевидение, и вышли там в первый же день его работы. Каналом тогда руководили О. Попцов и А. Лысенко, они взяли нашу программу, посмотрели и сказали, что она очень хорошо подходит. Но у нас было единственное требование, чтобы они ничего не «резали», и Попцов с Лысенко сдержали слово: на протяжении семи с половиной лет мы выходили на Российском телевидении, а потом уже на ОРТ, и из нашей передачи не вырезали ни одного слова. В этой передаче, как Вы верно подметили, и возник наш тендем двух Олегов: Олег Школьник – потрясающий профессиональный актёр, он тогда был заслуженным артистом Украины, а сейчас – народный артист Украины. У нас с ним как-то очень хорошо получалось вместе работать. Сначала он вошёл как Вован, у нас тогда была рубрика «Вованиада», а уже через год или через полтора появилась рубрика, о которой Вы говорили, – «Одесская коммунальная квартира», и он стал одним из соседей – Семёном Марковичем, и в этой роли стал очень известен всему населению бывшего Советского Союза, потому что программа шла приблизительно 10 лет по центральным российским каналам и потом ещё 10 лет, после того, как нас в России закрыли, – по украинским каналам, а всего программа просуществовала 16 лет, что для телепроекта – колоссальный срок!

 — Но Вы связаны ещё с одним телепроектом – шоу розыгрышей с применением скрытой камеры.

— Да, это шоу называется «Камера смеха», оно сейчас идёт в России по каналу «Сарафан», а у нас – по «ГУМОР-ТВ». Я был ведущим этой программы и участвовал в телефонных розыгрышах. Это – наше абсолютное «ноу-хау»: мы по телефону очень смешно разыгрывали людей!

— А это правда,  что в программе некоторые участники знают о том, что их снимают?

— Да, это – абсолютная правда! Вы понимаете, когда мы начали делать эту программу, то столкнулись с тем, что по-настоящему разыграть человека можно в 30% из 100%: люди не все реагируют или реагируют по-разному, поэтому не весь материал потом можно использовать, чтобы снять один эпизод, нужно потратить один съёмочный день. На это не хватит никаких денег, чтобы делать такую еженедельную программу, а в каждом выпуске – 10–12 эпизодов, поэтому что-то делалось «с колёс», т.е. –  реальные розыгрыши, а там, где не получалось, у нас, конечно, были «подставные люди». Назвать программу чисто скрытой камерой невозможно, это – псевдоскрытая камера…

— Но это из той же серии, что и реалити-шоу: зрители уверены, что герои делают, что хотят, а те действуют по жёсткому сценарию..

— Да, вы абсолютно правы: в рамках жанра это существует. Но для того, чтобы это действительно была скрытая камера технологически невозможно разыграть сто человек из ста, а можно разыграть тридцать, максимум, – сорок человек, а остальные «разыгрываться» никак не хотят.

— Как Вы считаете: чувство юмора – врождённое чувство или его можно в себе развить?

— Вы знаете, его развивать очень сложно: либо это чувство у тебя, либо его у тебя нет. Я приведу по этому поводу пример, хотя я не знаю, насколько он  показателен, но всё в большой степени ещё зависит и от воспитания, и от окружения. У меня, например, в семье всегда все шутили и «прикалывались»: мама, папа, бабушка, дедушка, мои двоюродные братья. Мы всегда очень весело проводили время, а я как-то был на гастролях в городе Йошкар-Ола, где живут очень хорошие люди, – ничего не могу сказать о них плохого, гостеприимные и замечательные. У нас там было по два концерта в день, мы выступали четыре дня, так что получилось восемь концертов при «битковых» аншлагах. Вы себе даже не может представить: в филармонии – каждый день «биток» – ни одного свободного места. Монологи – смешнючие, на тот момент – очень острые. Я читал монолог «Новые песни» в образе старого партийного деятеля – в шляпе и с гармошкой, и когда этот монолог слышали в Киеве или в Одессе, то люди просто падали в обморок от смеха. В Йошкар-Оле  все слушают, при этом – никто не смеётся, а после номера – овации, несут цветы. На следующем концерте у меня уже начинается некий мандраж, и я думаю: нежели не смешно? Оказывается, что там не принято смеяться: как это ты будешь смеяться, когда человек что-то рассказывает? Вот такая история произошла в городе под названием Йошкар-Ола…

— На эту тему есть анекдот, который я рискну рассказать в Вашем присутствии: У одного мужчины не было чувства юмора, и он из-за этого очень страдал, хотя всегда смеялся за компанию, но при этом постоянно испытывал дискомфорт. Он решил проверить чувство юмора у остряка. Тот сказал: я тебе сейчас расскажу анекдот, и если ты засмеёшься, значит, у тебя есть чувство юмора. «В каком-то провинциальном театре идёт историческая пьеса, где главный герой кричит: «Полцарства – за коня!». Тут какой-то шутник с галёрки спрашивает: «А осёл подойдёт?». Артист не растерялся и говорит: «Да, подойдёт, спускайтесь!». Этот человек начинает судорожно смеяться, и остряк ему говорит: «Вы напрасно волновались: у Вас есть чувство юмора!», а тот ему отвечает: «Да, я представляю, как со второго яруса тащить осла на сцену!». А теперь я Вас не отпущу без ответного анекдота. Расскажите, пожалуйста, «на посошок» какой-нибудь еврейский анекдот.

— Я Вам расскажу любимый анекдот, который я услышал от Яна Левинзона – поставщика еврейских анекдотов к одесскому двору:

В Израиле идёт медицинская комиссия по отбору в армию. Там, естественно, – демократическая страна, а в комиссии сидят генералы и врачи и спрашивают новобранцев, в какие войска они бы хотели пойти. Тут заходит высоченный – метра два с хвостиком, но абсолютно худущий – 27 кг веса –  солдат, в очках с диоптриями в -12, а он носит -8, чтобы не казалось, что он слишком плохо видит. Его генерал спрашивает: Хаим, в какие войска Вы бы хотели пойти?

– Я бы хотел – в авиацию!

– Но Вы посмотрите на себя: во-первых, Вы не поместитесь в кабине самолёта, во-вторых, если Вас собьют, и Вы выпрыгнете, то Вас снесёт, у Вас нет веса, поэтому вас отнесёт на парашюте на сопредельные вражеские территории. Кроме того, у вас – плохое зрение, как вы можете идти в авиацию? Выбирайте какие-то другие войска.

— Тогда – в зенитчики!

— Почему – в зенитчики?

— Я не буду летать – никто не будет летать!

Беседовал Евгений Кудряц

"Еврейская панорама",  май 2016 года