Алла Гончар: «Музыка – это безумное удовольствие и колоссальное обогащение!»

С педагогом по фортепиано Аллой Гончар я познакомился накануне концерта её учеников. Мы с ней немного побеседовали, и я сразу понял, что передо мной – не только знаток своего дела, но и человек, умеющий увлечь и заинтересовать своим искусством. Её детство прошло в Сибири, а юность – на территории Украины. После концерта мы встретились во второй раз, и я в очередной раз убедился в том, что педагогический талант – редкий дар, которым обладает этот замечательный педагог, чьи ученики активно и азартно занимаются игрой на рояле. А именно они являются «визитной карточкой» преподавателя и показателем его работы.

— Алла, хотела ли ты в детстве стать музыкантом или ты занималась на фортепиано «из-под палки»? Это было желанием родителей?
— У меня в детстве было очень много энергии. Когда я читала биографию Элен Гримо (современная французско-американская пианистка. Прим. автора), то обнаружила, что у нас с ней много схожего. Сначала родители отдали меня на акробатику, и первый был спорт. Однажды, когда я стояла дома на голове, к нам пришла соседка, работавшая преподавателем в музыкальной школе. Она сказала моей маме, что я – гиперактивна, с этим нужно что-то делать, и предложила меня отдать в музыкальную школу. Меня взяли, и это было действительно то, что меня завлекло. Мне часто бывало скучно, например, играть в куклы. Я много читала классиков мировой и русской литературы. Я прочитала роман Булгакова «Мастер и Маргарита», когда мне исполнилось 11 лет, даже два дня не ходила в школу, пока не «проглотила» всю книгу. Это было интересно!
— А тебе не было скучно в самом начале – ещё на стадии знакомства с нотной грамотой?
— Я преподаю в аугсбургской консерватории (Leopold-Mozart-Zentrum) и интересуюсь наукой, касающейся моего предмета. Недавно закончилось многолетнее исследование, его автором стал профессор педагогики из Оклендского университета Джон Хетти из Новой Зеландии, а основной вопрос изучения заключался в том, чтобы узнать, в чём секрет успешного преподавания. И это, прежде всего – личность учителя. Мне в этом плане крупно повезло: моим первым преподавателем фортепиано была молодая учительница из Москвы Наталья Васильевна Грищенкo, которой я очень признательна и благодарна за то, что она мне подарила любовь к музыке. С ней было очень интересно, на классных собраниях она нам играла произведения Шопена, Рахманинова, и мы все этим жили и горели! После трёх лет она вернулась в Москву, и это стало для меня такой трагедией, что несколько месяцев я вообще не ходила в музыкальную школу. Потом родители и второй преподаватель по фортепиано – Эмма Григорьевна Безрукавая, чьи учителя были наследниками венской школы – нашли ко мне какой-то «ключик», и я тогда стала заниматься фортепиано уже ради музыки, а не преподавателя.
-У тебя было какое-то соперничество и некая конкуренция с другими учениками твоего педагога?
— Исходя из моего личного опыта, я считаю, что здоровая конкуренция некоторым идёт только на пользу! Моя конкурентка – Наташа – тоже Козерог, как и я, но мы были абсолютно разными: она, в отличие от меня, очень высокая и крупная девочка. Я владела филигранной техникой, а Наташа – фактурной, и мы являлись вечными конкурентками и даже вместе ездили на региональный конкурс по Западной Сибири в Ханты-Мансийск, мне тогда было 11 лет, где я победила. Но, с другой, стороны, конкуренция – это очень индивидуальный фактор, и некоторых учеников она вообще «убивает»…
— В какой момент ты поняла, что музыка для тебя – не просто какое-то хобби и развлечение, а – цель твоей дальнейшей жизни и профессия?
— Это произошло сразу после того, как я познакомилась с моей первой учительницей: я хотела стать такой же, как она и дарить людям любовь к музыке!
— И ты продолжила музыкальное обучение…
— Серьёзным этапом стал конкурс, о котором я говорила. Когда я его выиграла, то стало понятно, что я продолжу музыкальное обучение. В общеобразовательной школе я училась хорошо, но, в отличие от музыкальной школы, мне там было скучно. Когда мне исполнилось 15 лет, я поступила в музыкальное училище в городе Умань (Украина).
— А как ты из Сибири попала туда?
— Вообще моя семья – выходцы из Украины, но мои родители поехали на Крайний Север на заработки, и я одна вернулась на Родину.
— И как тебя отпустили?
-А я сказала, что будет так, а не иначе! Не хочу я оставаться на Севере – здесь холодно и нет цивилизации, что для меня было важно уже тогда.
— А как на тебя повлияла эта самостоятельность? Тут же есть искушение, когда ты не находишься под контролем родителей.
— В 1992 году я сдала вступительные экзамены и хочу сказать, что все четыре ученицы моей второй учительницы поступили в музыкальные училища. Моя мама надеялось на то, что я не сдам экзамены, и, выдержав их, я обрадовалась, потому что появилась информация о том, что со следующего года перестанут принимать абитуриентов из России. Мне повезло и с третьим преподавателем. Его звали Виктор Эдуардович Патрицио, он был учеником легендарного Александра Александровича Александрова и заведовал фортепианным отделением. Виктор Эдуардович подошёл ко мне на экзамене и взял в свой класс. Этот педагог сказал моей маме важную фразу: «Вы не переживайте, ей уже 15 лет! К этому возрасту уже у каждого подростка заложен фундамент: он отлично знает, что такое хорошо, а что – плохо. Дальше – всё зависит от неё самой!».
— Что для тебя стало важным в музучилище?
-Вторая фраза В.Патрицио была такой: «Нечего идти в училище, если ты не собираешься дальше учиться в консерватории!». Он нам это сказал в первый же день, когда мы пришли на занятия. На первое же занятие нужно было выучить произведение или часть его наизусть. Если этого не происходило, то была буря... Мне повезло: я быстро учила наизусть.
— И где ты закончила музыкальное обучение?
— Потом был Киев: национальный педагогический университет имени М. П. Драгоманова, где я училась и ассистировала своему педагогу по фортепиано, и у меня была перспектива там остаться, но когда я училась на третьем курсе, то побывала в Германии. Потом я перевелась на заочное отделение, в это время как раз произошёл переход обучения на украинский язык, а я им плохо владела, и уже тогда начали притеснять русских, поэтому я себя чувствовала очень не комфортно. В Аугсбурге я окончила факультет музыкальной педагогики и истории искусств.
— Чем отличается преподавание фортепиано на Западе в плане методики?
— Разница есть. Например, профессор Мартин Лориц (Matrin Lоritz), с которым я сейчас работаю в консерватории (Leopold-Mozart-Zentrum) и которому ассистирую, приобщил меня к джазу – буги-вуги, блюзу и импровизации. В России уделяется кропотливое внимание технике владения инструментом: программа музыкальной школы обуславливает знание музыкальной литературы истории. Здесь же – другая система образования. В Германии ученики должны самостоятельно приобретать знания, но они имеют и большую свободу выбора. Тут люди – эмоционально другого плана, у них другой темперамент и более распространён когнитивный интеллект (от латинского слова cognitiо – «познание». Прим. автора), а у нас – эмоциональный.
— А имеет значение разница в наших менталитетах? Принято говорить – «загадочная русская душа»…
— Да, менталитет – разный. Меланхоличность, зачастую наравне с буйным темпераментом у русского человека, не всегда понятна более уравновешенным немцам. Это – нормально, когда ты интуитивно чувствуешь прикосновение клавиш, когда поёшь при игре на инструменте. Это – как седьмое чувство после слуха, зрения, обоняния, осязания, вкуса и чувства равновесия.
— Ты занимаешься с различными учениками: некоторые играют «просто» для себя, а другие собираются поступить в музыкальный ВУЗ. Как родилась эта идея?
— Всё началось с того, что у меня лет восемь назад был ученик, и мы с ним выигрывали конкурсы. Я считаю, что музыкой нужно заниматься для саморазвития, но только выдающиеся и талантливые люди должные выбирать музыку своей профессией. Недавно я вела лекцию для студентов в консерватории, её тема была «Мотивация». Моим студентам я говорю о том, что «если у вас нет потребности в музыкальном инструменте и нужды в преподавании, то лучше вовремя поменять профессию!». Должно присутствовать основное желание – дать бережно и с любовью. Есть профессия инженера, для которой достаточно профессионализма, и лучше быть хорошим инженером, чем невоодушевлённым музыкантом-преподавателем. Потребность дарить любовь к музыке – это неимоверный труд, но музыка – это безумное удовольствие и колоссальное обогащение. Одна студентка мне как-то сказала: «Когда я играю, то я нахожусь вне реальности!». Я ей ответила «Может, именно там ты находишься в реальности, там ты полностью чувствуешь и думаешь?». Есть повод к размышлению…
— Да, но ты не ответила на вопрос о том, как ты пришла к мысли, что можно заниматься со взрослыми людьми?
— А почем бы и нет? Не только «любви все возрасты покорны». (Улыбается). У взрослых людей нет юношеского максимализма, они занимаются игрой на рояле для себя, ведь мои ученики обучаются не только фортепианной игре, но и музыке. Генрих Нейгауз говорил примерно так: «Не обязательно уметь играть собственно на инструменте, но собственно необходимо развиваться в музыке». Мы слушаем разных композиторов и интерпретаторов, беседуем о музыке, проводим импровизационные курсы, и нам это нравится!
— Я знаю, что ты ещё занимаешься танцами. Расскажи об этом.
— О, это моё хобби с 12 лет,– мне жутко этого захотелось! Я начала с рок-н-ролла, потом мы танцевали под „Triller“ Майкла Джексона, в училище мне некогда было этим заниматься, а уже в Германии я стала танцевать латиноамериканские танцы, после чего было аргентинское танго и кизомба.
— Но для парных танцев нужен партнёр…
— У меня – несколько партнёров: для кизомбы – темнокожий, он чувствует дуновение ветерка, а для иных танцев есть другой партнёр!

Беседовал Евгений Кудряц
"Немецко-Русский курьер", август 2016 года